1887.12.31 - В. Д. Поленову.

          В. Д. Поленову.

[Киев], 31 декабря 1887 г.

          Дорогой Василий Дмитриевич.
           Много раз я собирался тебе писать, но благодаря своей малой склонности к писанию писем вообще все откладывал. Летом я даже уж написал письмо и хотел отсылать, но услышал, что ты едешь в Крым, а проездом намереваешься побывать в Киеве, в видах скорого личного свидания письмо не было отослано.
           И стал я тебя поджидать с величайшим нетерпением. Помимо того, что я желал с тобой видеться как с человеком, наиболее мне близким и родным по духу, несмотря на различие характеров, я жаждал иметь в тебе серьезного критика, и затем я мечтал, что, увидевши собор наш, решишься взять на себя работу и будешь моим товарищем. Когда я услышал, что ты проехал обратно, минуя Киев, — мне было по крайней мере горько.
           Мне очень важно, чтобы мою работу видел хоть один из серьезных художников, а тем более — ты, как знаток именно этого моего дела, которое едва ли кто-либо понимает ясно. Затем я услышал, что ты продолжаешь болеть и едва ли возьмешься за дело собора; эти слухи меня прямо обескуражили — это значит, что как будто я сам отказываюсь от большой части дорогой мне работы. Я мог представить товарищем своим только тебя. И если ты не можешь взять на себя эту работу, то для меня все равно, кто бы подле меня ни работал, хороши ли, дурны ли будут товарищи — меня уже трогать не будет, потому что дух человеческий в сильных своих проявлениях никогда не притворяется, и мне около себя нужен только такой, как ты — глубокий и серьезный. Я даже скажу решительнее — только ты можешь отнестись с должной и полной искренностью и вниманием к такому многозначащему делу, поэтому только тебя — и никого другого — я могу представить рядом с собой. Не считай мои слова самонадеянностью — я крепко верю в силу идей своего дела, я верю, что нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела — как украшение храма — это уже поистине и дело народное, и дело высочайшего искусства. Пусть мое исполнение будет несовершенно, даже плохо, но я знаю, что я прилагал все свои силы к делу плодотворному. Ты, конечно, поймешь, что я не отвергаю искусство вне церкви — искусство должно служить всей жизни, всем лучшим сторонам человеческого духа — где оно может — но в храме художник соприкасается с самой положительной стороной человеческого духа — с человеческим идеалом¹. Нужно заметить, что если человечество до сих пор сделало что-либо высокое в области искусства, то только на почве религиозных представлений. Уговаривать тебя я не смею и считаю нецелесообразным и рискованным, так как брать на себя такое серьезное дело, хотя и увлекательное — должно совершенно самостоятельно; необходимо самому прежде всего обдумать все стороны и трудности дела и тогда решиться. Я только буду всей душой радоваться, если ты решишься взять на себя это трудное и святое дело — какое редко попадается в руки художника — и крепко буду печалиться, если взявшись за дело, ты в нем разочаруешься!
           Я тебя еще не поздравил с успехом твоей картины², судя по всем отзывам, она необыкновенная! Я видел начало, по нему, — конечно, отчасти — могу представить, как это вышло сильно! Ни одна картина не вызвала в наше время таких серьезных рассуждений. Все, лично ее видевшие, передают свое впечатление восторженно. Дай Бог тебе всегда такого успеха!
           Мне так хотелось бы побывать у Вас и повидаться со всеми вами, посмотреть твою картину, посмотреть другие работы.
           Мне, вероятно, все покажется крайне новым. Я как-то совсем отстал от общей жизни, и художественной и всякой. По временам страшно хочется вырваться и полетать по Белу Свету. Дай Бог счастья и здоровья твоей прибавляющейся семье³. <...>

Уважающий, любящий тебя всего В. Васнецов.

¹В душе русских интеллигентов второй половины XIX века, находившихся под влиянием богоискательских идей Ф. М. Достоевского (к числу которых принадлежал и Васнецов), шла борьба между верой и атеизмом. «Разум не оправдывает только веру в бога, но требует бога», — писал Васнецов (Дневник, 15 июля 1909 г., ДМВ, № 1900 (16), не опубл). В поисках путей нравственного самоусовершенствования личности он обращается к образу Христа, так как в нем религиозное сознание человека воплощало нравственно-этический идеал. Обращение части русской интеллигенции к христианству было своего рода протестом против царящего зла и насилия: по их мнению, только религия с ее культом Христа, и никакая другая созданная человеком философия, могла насаждать высокие нравственные принципы и привести ко всеобщей гармонии, создав царство справедливости и добра: «Если Христос Иисус только лучший, умнейший, возвышеннейший человек, то нравственное его учение теряет силу обязательности» (Дневник, 15 июля 1909 г.). Поэтому свою религиозную живопись Васнецов считал социально-важным делом, в пей он стремился раскрыть свои идеалы. Однако существующая действительность заставила его признаться в том, что христианство не спасло мир от противоречий. Так же, как и Достоевский, у которого Иван Карамазов восклицает: «...я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять», Васнецов пишет в дневнике: «...но, увы, в человеке восторжествовал дух зла, нарушена духовная заповедь бога» (Дневник, 15 июля 1909 г.).
²Речь идет о картине В. Д. Поленова «Христос и грешница».
³В 1886 г. у В. Д. Поленова родился сын Дмитрий.

Проект фасада Третьяковской галереи Васнецов В.М.

В. М. Васнецов. Сказка о спящей царевне. 1900–1926.

Книжная лавочка Васнецов В.М.